Эти крики разносились по пароходу. Матросы покачивали головами и говорили:
— Совсем свихнулся.
— Золото в голову шибануло, — заметил старый матрос. — Оно крепче спирта обжигает.
Через несколько часов Скотт приподнялся, облил голову холодной водой, посмотрел в иллюминатор, откуда был виден траулер, и процедил сквозь зубы:
— Однако не всё ещё потеряно, и… мы потягаемся, чёрт побери!
На пароходах советской экспедиции и в Москве, в штабе, радовались.
— Найдено золото! Но это лишь случайный подарок океана, — сказал Барковский. — Стократ краше и дороже золота то, что тайна Хургеса, очевидно, неведома Скотту и неизвестна никому за границей, кроме Кара и Азореса. А открытие Хургеса — ценнее золота.
— Пригодится и золото, — сказал Миша. Ведь это он, сидя в московской квартире, нашёл на дне Атлантического океана бочонок.
— Ну, теперь мистер Скотт, наверное, снимется с якоря и уйдёт, с чем пришёл. Он больше не будет мешать, — сказал Барковский.
Но он ошибся. Скотт продолжал поиски.
— Неужели на дне океана схоронен не один бочонок с золотом? — удивлялись на траулере. — Кто-то вёз порядочное богатство на «Левиафане». Если бы золото принадлежало какой-либо стране, то, конечно, его искали бы не мистеры Скотты.
— Скотт, видимо, не уйдёт до тех пор, пока не уйдём мы, — высказал предположение Маковский. — Если он сомневался в том, что мы сидим здесь ради подводного города, то теперь он и подавно не верит в это. Если бы мы взяли всё, что интересует Скотта и что берег океан, то, поверьте, Скотт потерял бы всякий интерес к нашей экспедиции и не задерживался бы здесь ни одного лишнего дня. Ведь ему, наверное, не дёшево стоит фрахт такого судна.
Азорес уже несколько дней не давал знать о себе, и Барковский очень обрадовался, когда, наконец, услышал знакомый голос:
— Алло! Здравствуйте. Это я, Азорес. Со мной товарищ Кар. Мы объездили Боливию, Перу, Эквадор. Тьма приключений. Расскажу, когда вернусь. Напали на след и кое-что узнали о мистере Скотте. Как и следовало ожидать, это чистой воды авантюрист. Ещё в Нью-Йорке Скотт сошёлся с таким же авантюристом, — нет, с ещё более прожжённым, каким-то Вильямсом. Скотт открыл в Эквадоре богатые золотые россыпи. Но у него не было средств для их разработки, и он пригласил в компанию Вильямса, у которого были деньги. Чтобы их увеличить, «друзья» открыли в Нью-Йорке одно из дутых предприятий, которые могут привести или к быстрому обогащению, или к тюрьме. Сорвав добрый куш, Скотт и Вильямс исчезли из Нью-Йорка и отправились добывать золото. Очевидно, им действительно повезло. Со слов одного индейца, который работал на золотых приисках, они намыли золота чуть ли не пять бочонков. Часть золота — крупные самородки. Вильямс надул своего компаньона: воспользовавшись тем, что Скотт любит выпить, Вильямс подбавил в бутылку с виски снотворного порошка и ночью удрал, прихватив с собой всех мулов и бочонки с золотом. Он, очевидно, поручил одному из индейцев «прикончить» Скотта. Почему Скотт остался жив, не удалось выяснить. Вильямс поспешил на пароход «Левиафан», который как раз отплывал, чтобы удрать в Англию. Пароход, как вы знаете, затонул, а с ним, очевидно, и Вильямс вместе со своими награбленными богатствами. Таким образом, на «Левиафане» плыли и Вильямс и Бласко Хургес. Вот почему Скотт прибыл на место гибели «Левиафана»… Он, конечно, считает себя «законным наследником» затонувшего сокровища и решил на остатки своего капитала организовать поиски.
— Благодарю за информацию, — сказал Барковский из Москвы. — Тебя, возможно, удивит, но мы уже знаем, зачем приплыл Скотт. — И Барковский рассказал Азоресу о находке и об истерике Скотта. — Стало быть, бочонок не один. Мы и сами так догадывались, потому что Скотт всё ищет. Пусть ищет. Можем пожелать ему успеха. Нам его золото не нужно, лишь бы он не мешал. Приезжай быстрее и привози Кара. Привет ему. Мне очень хочется лично познакомиться с сотрудником Хургеса.
Мистер Скотт переживал тяжёлые дни. Когда он отплывал в экспедицию искать затонувшие сокровища, то прикидывал так:
...«„Левиафан“ не иголка. Его нетрудно отыскать на дне океана. Место гибели парохода точно известно. Я приглашу опытных японских водолазов, хорошо заплачу им, и они быстро вытянут бочонки с золотом из затонувшего парохода. Самые крупные расходы — на фрахт парохода. Если зафрахтовать на месяц, считая и время переезда туда и обратно, то этого времени будет достаточно. На месяц фрахта у меня есть деньги. К счастью, я припрятал от своего компаньона немного золотых слитков, которые удалось найти самому. Риск невелик: вложенный в это дело капитал окупится сторицей».
И Скотт, как это не раз бывало в его жизни, поставил на карту всё, что имел, надеясь сразу сорвать «банк».
С фрахтом вышло лучше, чем он ожидал: в портах, доках Северной и Южной Америки и Европы стояло много «безработных» пароходов с потушенными топками. О безработных моряках и говорить не приходилось — их можно было бы «накупить» по дешёвой цене на целую флотилию.
Когда Скотт объявил о желании зафрахтовать пароход — не было отбою от предложений. Агенты пароходных компаний и комиссионеры роем вились возле отеля, где остановился Скотт. Как человек «коммерческий», Скотт организовал публичные торги. И ему удалось «просто даром» зафрахтовать «Уранию» на месяц. Это «даром» всё же влетело в немалую копейку. Оно поглотило почти четыре пятых наличных средств.